1953
Из расселины вырвался очередной мощный клуб пара, насыщая воздух тёплой водяной пылью. Солнце, наверное, уже улыбается Большому Лесу и Горам, но здесь, внизу всё ещё висит прохладный полумрак. Самое лучшее время для того чтобы поприветствовать Резвящегося Духа.
Шаман продолжил путь к своему жилищу. Большая красиво украшенная хижина была собранна из брёвен и чуть уходила в чёрную сырую землю холмов.
Внутри, в полутьме чадящих светильников он неспешно лавировал между предметами скудного быта, потухшим очагом, набросанными одна поверх другой шкурами, обозначающими место для сна, и плетёными коробами, наполненными разного рода вещами, передающимися из поколения в поколение вместе с шаманским посохом и орбой-бубном.
В глубине дома, на возвышении стоял широкий пьедестал, который при ближайшем рассмотрении оказывался огромным, будто бы растущим из земли, пнём, отёсанным и отёртым со всех сторон до почти зеркального блеска. Выжженные на колоде магические символы уже очень давно потеряли своё звучание, однако сохранили сакральный смысл. Каждая чёрточка - полный благодарности шаг, каждая точечка - поклон, и каждая чернеющая на дереве отметина откликается в душе шамана знакомыми и заученными до рефлексов движениями.
Он любовно провёл рукой по первой строке, но его вниманием тут же овладела стоящая на пеньке коробочка. Вырезанный из кристаллов с Огненных Холмов, подарок Богов чернел и блестел, маня совершенством своих граней. Из коробочки резко пахло разными травами, которые были перетёрты вместе и выжаты в масло. По заветам Богов, смесь готовилась на закате, чтобы утром быть брошенной Резвящимся, Рычащим и Голодным Духам, что из века в век защищали долину и её обитателей от чужих глаз.
Шаман взял глиняный сосуд подношений, наполнил его маслами и благоговейно покинул жилище.
Над горами поднималось холодное солнце, насыщая многоцветными переливами вечный туман Священной Долины.
1975
В зале суда было очень тихо. Так тихо, что слова «затишье перед бурей» переставали быть простой метафорой, хотя народу вокруг набралось не мало. «Зал», а по сути, большая аудитория для лекций на первом этаже седьмого корпуса сто сорок седьмого участка Фонда, затаив дыхание, ждал прихода обвиняемых.
Юрий Воронцов, старший научный сотрудник Отдела меметики, сидел в ряду, отведённом для свидетелей, рядом с несколькими незнакомыми ему людьми.
Если верить слухам из закулисья, служба трибунала прислала в эту дыру своего представителя, так как вывозить Аарона Залмановича Бергмана и доктора Стивена Лэнгфорда начальство сочло «не целесообразным», из-за «слишком высокого» уровня их допусков. Было похоже на то, что наверху всем уже хорошо известно о будущих результатах разбирательства, но чтобы лишний раз не злить Комитет по Этике, таинственные «они» решили таки поставить этот спектакль.
И к материалам дела, и к протоколам допросов, как, в общем то, и к самой формулировке предъявленных обвинений у Юры доступ совершенно отсутствовал, что, как выяснилось, было нормой в этом полном секретов месте. Но ему разрешили присутствовать при ответных речах подсудимых и оглашении приговора, поэтому ждать ответа на вопрос: «а какого чёрта тут происходит?» оставалось недолго.
Воронцов был убеждён в том, что тут произошла ошибка, досадное недоразумение, и что всё это как-то связанно с побочными эффектами недавно разработанного им и его командой препарата. Доктор Стивен Лэнгфорд был главой Отдела меметики. Он курировал и отвечал за проект «Модулятор», а Аарон Залманович Бергман был соавтором нескольких работ по «Индексу Когнитивного Сопротивления», которые легли в основу расширенной теории меметики и на которые опиралась работа над препаратом.
Ходили слухи, что Аарон Залманович после распада ОПИУМа занял свой пост временно исполняющего обязанности управляющего седьмым корпусом участка сто сорок семь неясным путём, с подачи и при полном содействии Лэнгфорда, но Юра был уверен что если суд такого рода и был санкционирован Комитетом, то единственным сомнительным, хотя и легальным предприятием, объединяющим их троих было, несомненно, создание модулятора когнитивного сопротивления.
Наконец, в зал в сопровождении службы безопасности вошли два именитых учёных, и сели на импровизированную скамью подсудимых в первом ряду напротив кафедры.
Седой и высокий Стивен Лэнгфорд лицом и позой выражал твёрдую уверенность, а коренастый низенький и лысеющий Аарон Залманович беспокойно бегал глазами во все концы, то и дело возвращаясь с немой мольбой к полуулыбке его соратника,
Суд начался с приветствий и оглашения имён и регалий сперва обвинителей, а затем обвиняемых, на чём формальная часть, казалось, была окончена. Выступающий в роли судьи человек из трибунала не потрудился даже встать за массивную кафедру, а просто уселся на стул прямо напротив Бергмана. По всему было видно, что если бы не зыркающий по сторонам представитель Комитета, то этого импровизированного судьи бы тут и след простыл.
— Господа, я ознакомился с обвинением, и, честно говоря, я даже восхищаюсь вашей выходкой…
— Предполагаемой.— Пробормотал Аарон Залманович.
— Да-да, как угодно. Я хочу услышать от вас эту историю, но сразу предупреждаю — здесь присутствуют люди, у которых может не быть допуска к секретным данным, так что постарайтесь к списку ваших обвинений не прибавить нарушение режима секретности. И так, начнём с вас, доктор Лэнгфорд. Когда и как вы познакомились с Аароном Залмановичем?
Стивен невозмутимо поправил очки.
— На одной из внутренних конференций, вскоре после того как развалился отдел противодействия инфоугрозам.
— Это правда? — судья и дознаватель в одном лице повернулся к Бергману.
Аарон хмуро кивнул и уставился куда-то в сторону. На губах вопрошавшего играла саркастичная улыбка.
1970
Вылетевшая с хлопком и шипением пробка отскочила от потолка, выбила штукатурку и отлетела куда-то в угол. Громкие крики «ура» и звон бокалов на некоторое время заполнили столовую второго жилого блока сто сорок седьмого участка, ознаменовывая одно важное событие. Сегодня, спустя три месяца неопределённости и сомнений, советом Смотрителей, наконец, был официально упразднён ОПИУМ - Отдел Противодействия Информационным Угрозам Межведомственный, просуществовавший больше тридцати лет и собравший под своим крылом сотни учёных и десятки направлений работы.
Вопрос о расформировании и реструктуризации этого отдела уже несколько лет висел в воздухе и прорабатывался на всех уровнях.
Внутренняя иерархия ОПИУМа была чрезвычайно переусложнена, взаимодействие внутри него было громоздким и многоступенчатым, решение любой задачи превращалось в политические дебаты а про распил бюджета и упоминать не стоит.
С тысяча девятьсот тридцать седьмого года Фонд не переставал обнаруживать и классифицировать новые и новые инфоугрозы, работая, зачастую, на стыке наук и дисциплин, и внутри ОПИУМа росли и множились подотделы и субструктуры, закрывавшие потребности организации, а бюрократический аппарат неумолимо разрастался, усложнялся и превращался в «государство в государстве». В конце концов проблемы и внутренние неурядицы начали вырываться и оказывать значительное влияние на остальной Фонд, и вопрос о целесообразности финансирования этого отдела-переростка начали поднимать уже на самых верхах.
И вот, наконец, свершилось! Совет О-5 решил разделить ОПИУМ на несколько независимых частей, упразднить прежние административные цепочки и переделать подчинительную иерархию.
Собравшиеся в тот вечер в столовой сотрудники новоиспечённого Отдела меметики чествовали назначение доктора Стивена Лэнгфорда на должность главы и пожелать ему успеха.
— Коллеги! Я благодарю вас всех за проявленное доверие, за веру в будущее нашего отдела и за приверженность идеям Фонда. Да, нам выделили всего пару этажей, да, среди нас большая часть - старпёры и книжные черви, да, нам в команде остро не хватает полевых работников и практиков, но… Эм… Мда, минусов я перечислил много, но зато каждый из нас теперь чётко понимает поставленную задачу, выделенные на исследования ресурсы будут, я надеюсь, тратиться на исследования, и мы, наконец-то получили автономию и можем сами принимать решения в пределах нашей компетенции, что уже ой как не мало.
Все присутствующие понимающе закивали, многие переглядывались, мысленно поздравляя друг друга и ободряюще поднимали бокалы. Назначение доктора Лэнгфорда на пост начальника было весьма удачным решением, а для некоторых даже очевидным. Стивен Лэнгфорд проработал в Фонде очень много лет, большинство из которых провёл в ОПИУМе, где постепенно приобрёл связи, влияние и статус эксперта в области инфоугроз. Его основным полем для деятельности была теория информации, меметика и когнитивистика, но он имел обширные познания во всех смежных областях, таких как лингвистика, логика и даже придуманная им ради шутки «концептология», которая в какой-то момент чуть ни стала отдельным направлением изучения. Но что более важно — Стивен Лэнгфорд обладал властью над сердцами и умами людей.
Работать под его командой было трудно, ведь он постоянно повышал планку, усложнял задачу и ставил более амбициозные задачи. В ОПИУМе он занимал высокое положения в административной системе, при этом сам руководил группой исследователей, и везде успешно выполнял все требования, обгонял графики, находил всевозможные способы достичь результатов, за что прослыл пробивным и целеустремлённым человеком.
Но несмотря на такую чрезмерную загруженность, на проекты, исследования, административную и даже полевую работу, в его команду мечтали попасть все, кто хоть раз с ним пересекался. Лэнгфорд никогда не забывал похвалить сотрудника, никогда не отказывал в помощи, помнил досье каждого с кем ему приходилось работать и знал как выговорить или указать на недостатки так, чтобы человек после разговора с ним благодарил его и радовался. Его все знали как человека твёрдого, строгого, принципиального и даже жестковатого, но слушались его не из-за этих качеств. Люди любили Стивена Лэнгфорда и его обаяние, были готовы пойти за ним куда угодно.
1975
Судья продолжал забрасывал обвиняемых вопросами, периодически вызывал свидетелей, и всякий раз после их ответов не мог сдержать разочарованной и презрительной улыбки.
Юра сидел тихо как мышь, боясь шевельнуться или даже сглотнуть. Он всё ещё решительно не понимал что тут происходит и очень надеялся, что во всём разберётся до того как его начнут засыпать вопросами, ответы на которые потенциально грозят двум учёным приговором.
Воронцову вдруг вспомнились его первые дни в Фонде — суматоха, постоянные сборы и планёрки, постановки задач, аттестация сотрудников, допуски к «секретке», возня с документацией, и посреди всего этого стоит Стивен Лэнгфорд, невозмутимый, спокойный, уверенный в том, что его люди, большую часть которых он набирал лично, играючи справятся со всем этим кошмаром и создадут вместе с ним новый, стройный и красивый, структурированный и работоспособный Отдел меметики. Тогда Юра сказал себе: «Я сделаю что угодно, лишь бы работать в одной команде с ним». Он пять лет пахал в поле, и при этом не переставал детально изучать труды своего учителя. Он углублялся в теорию меметики, исследования по когнитивистике и отслеживал новейшие достижения соседних отделов, потому что в душе мечтал присоединиться к группе доктора Лэнгфорда и стать его правой рукой.
Судья пролистал несколько страниц из стопки дел и отчётов, лежащих перед ним, и откинулся на спинку стула.
— Аарон Залманович, объясните, как вы, простой полевой агент и аналитик второго звена, стали соавтором доктора Лэнгфорда в рядя прорывных статей по когнитивному сопротивлению? Судя по всему, вы даже не были в изначальном списке сотрудников Отдела меметики, не так ли?
Аарон скользнул взглядом по непроницаемому лицу Лэнгфорда в поисках поддержки, и увидев в серых глазах друга намёк на искорку, расправил плечи и чуть подался вперёд.
— Вы совершенно правы, я не был частью оригинальных списков. Когда я узнал что Стивену нужны были практики с опытом полевой работы, я увидел возможность и воспользовался ею. Я предложил свои услуги и доктор Лэнгфорд счёл возможным использовать мои навыки. Я долгое время работал и обучал молодых работе с мемагентами, и участвовал в миссиях по изъятию и постановке на содержание инфоугроз.
— То есть вы заявляете, что работа в Отделе меметики была именно вашим желанием и вы сами пришли туда?
Бергман утвердительно кивнул и украдкой выдохнул.
1968
За дверьми архива послышалась какая-то возня. Лэнгфорд небрежно листал очередную старую папку, бормоча под нос проклятия в адрес сотрудников службы безопасности, шумно несущихся во весь опор по коридору. Вниманием учёного завладела одна подшивка, какой-то через чур худой и ветхий файл. Одна очень-очень плохая фотография, судя по всему, лесистого склона, испорченная высокой влажностью, две пожелтевшие страницы отчёта и стенограмма интервью — вот и весь сказ. Вчитаться в документ Лэнгфорду не дали — в архив вошли несколько бойцов, вооружённых пистолетами и дубинками и приказали встать к стеллажам и приготовить удостоверение личности.
— Кого они упустили на этот раз? Если на столе у директора участка опять нашли сибирскую язву и мы все сядем в карантин то мне надо заскочить в соседний корпус за мылом и верёвкой.
— В участок проник посторонний, а вы сарказмом зря не разбрасывайтесь, потому как нам известно что кто-то передал третьему лицу секретные сведения. Кто-то из своих.
— И что же, я под подозрением? — Лэнгфорд усмехнулся в усы, пряча свой пропуск обратно в портмоне.
— Вы свободны, всего доброго. — Рация что-то прошипела и боец, скривившись, зашагал к выходу, хлопнув напарника по плечу.
— Чёртова холодная война, чёртова политика и чёртовы остолопы и бюрократы, что до сих пор не могут придумать надёжную систему безопасности. — Стивен Лэнгфорд бормотал себе под нос ругательство за ругательством, пока собирал разбросанные по столу бумаги.
Пока он добирался до своего кабинета, его мыслями целиком завладел тот полупустой файл. По возвращении из архива, Лэнгфорд плюхнулся в кресло, предварительно сметя с подлокотников кипы бумаги, и сразу принялся внимательно читать короткий отчёт.
Бумага датировалась тысяча девятьсот пятьдесят вторым годом и представляла собой краткое описание обстоятельств спасательной экспедиции на дальнем востоке. Стивену Лэнгфорду было известно, что глубоко в Сибири какое-то время существовала перевалочная база ОПИУМа, созданная в военное время и прослужившая много лет как временный Участок во время строительства сто сорок седьмого. Оказывается, они также посылали картографические и геологические разведывательные миссии, две из которых направились на Камчатку, изучать вулканическую активность. Вернулась только одна.
Фондом было решено собрать спасательный отряд, вооружённый и готовый к неожиданностям. Поисковая миссия должна была пройти по маршруту пропавшей экспедиции, но в какой-то момент она отклонилась от заданного маршрута, как написано в отчёте, из-за палаточного лагеря, лежавшего южнее в низменности. Спасатели решили что это потерявшийся отряд и вошли в долину. Палаточный городок действительно принадлежал Фонду, вот только был совершенно пуст. Были найдены оборванные цепи рядом с собачьими упряжками, разворованный дикими животными склад с припасами, нетронутые геологические приборы и оборудование, а так же оружие и боеприпасы.
Спасательная экспедиция решила разделиться. Часть осталась на месте, остальные углубились в долину и продолжили поиски. Через двое суток радиосвязь прекратилась, а еще через двенадцать часов к лагерю вышли два человека из числа четырнадцати спасателей. Один из них выжил, но был в состоянии, классифицированном позднее как «апаллический синдром», а второй был еле жив от усталости, так как почти сутки тащил товарища на себе. После допроса второго вернувшегося было решено вернуться обратно на базу, собрав вещественные улики и вернуться полномасштабной исследовательской группой, но, по-видимому, проект законсервировали и забыли из-за переезда в новый Участок.
Лэнгфорд переверну страницу и начал читать протокол допроса выбравшегося сотрудника, составленный уже на временной базе, сразу по возвращении экспедиции. Судя по всему, в этом файле не хватало несколько страниц, потому что интервью начиналось с середины:
«— То есть, вы решили, что вас все бросили, но всё равно остались в лесу?
— А как бы вы..? Я… не хотел орать на весь лес благим матом, я просто остался на точке сбора, на опушке, но потом, конечно, понял, что не высижу там ночь, просто не смогу… И… Я решил ждать их до вечера, а когда стемнеет… Хотя я там всего часа четыре один просидел, но темнеет в долине рано… Я попытался выбраться но не смог, заблудился и снова вышел на опушку. Чёртова опушка. Темно было хоть глаз коли, что с фонарём, что без, и промозгло…
— Понятно. Расскажите о том, как мы встретили ефрейтора Сырко?
— Встретил? Да я чуть богу душу не отдал! Я уже говорил, мы ж повесили себе на плечо химические эти палочки светящиеся зелёным, так вот сижу я на опушке в темноте, к булыжнику здоровому приник, молюсь чтоб не сожрал меня никто, как вдруг, вижу… Из тумана выплывает зелёная эта хреновина — я с испугу чуть не обделался! Потом я конечно сообразил, что это один из наших. Шёл он мимо меня, я его зову, а он не реагирует никак. Ну, я нашёл в себе сил, подбежал к нему и чуть второй раз не того… я его тормошу и так и эдак, а он как будто спит. Глаза широченно открыты, дышит ровно, нигде не ранен, но всё одно, он будто в шоке был. Я, конечно, не медик никакой, но подготовку проходил. Его проверил всего, никаких следов ушибов и ударов, только мелкие ссадины да царапины - он обо всё подряд спотыкался, когда шёл. Да и идти он не мог уже, прихрамывал сильно, из-за мозолей то, а всё же шёл, будто сила его какая-то невидимая влекла. Шёл то он, не шёл - ногами только перебирал, шлифовал подошву. В деревья, в сучья, в валежник тыкался, запинался, в общем, дороги не разбирал, будто бы не было в голове других мыслей кроме как идти. Я его к себе привязал по-началу, чтоб тянуть за собой, да только он к обеду уже так устал что пришлось мне его на себе тащить, да волоком волочь…
— Понятно. Что нибудь ещё необычное случилось? Может вы что-то заметили?
— Целых две вещи. Во-первых, вы уж простите, там страшно воняло. Смердело там, особенно когда ветер из долины шёл. Серой, тухлятиной, ну, то бишь, сероводородом, ещё чем-то сладковатым… Ну, жуть как пёрло, в общем. И второе… Я не уверен в этом, темно было как у чёрта в заде, но в какой-то момент, когда я в темноте там блуждал кругами, я будто бы почувствовал под ногами тропку. Я ещё удивился, как это мне так идти удобно стало, целых пять минут не спотыкался, но потом, конечно, я её потерял. Теперь я почему-то уверен что она вела в долину. Да-да, точно говорю, была там тропка, хотя ума не приложу, кто бы её там мог проложить?»
Стивен Лэнгфорд чрезвычайно заинтересовался этим интервью, ведь у пострадавшего бедолаги на лицо были все признаки меметического заражения. Он решил разыскать допрашиваемого и разузнать больше обо всей этой истории. К счастью, в конце документа было указано ФИО и идентификационный номер — Аарон Залманович Бергман, СП-21230001
1975